Почему я бью татуировки

Потому что мне нравится процесс. Это как писать книгу. Фильтруешь воспоминания, не задумываясь выделяешь значимые, берешь их образы и рисуешь на коже.

Вроде бы это «разгадывайте, я же, блять, такая сложная и непредсказуемая» — а на самом деле я постоянно путаюсь в своем одеялке и мои мухи никак не могут доесть котлеты.

«Самооценка высокая, нестабильная» — из офф.заключения психологов МВД

У меня очень доступное для общения подсознание, оно заявляет о своих хотелках прямым текстом через образы, возникающие во время сна или транса. Возможно это общее место для всех шизоидов — в любой непонятной ситуации выдавать непосредственную реакцию, пусть наивную, но свою. «Боженька, как хорошо на твоей ладошке…»

Щас вот ворона в оконное стекло въебенилась, пока я кофе пью. Возьми деньгами, а? Ну пожалуйста

Меня привлекают люди, у которых сказка в голове не стыкуется с реальностью.

И мне интересно, как они справляются с этим противоречием.

Они знают, что вокруг них есть, просто обязан быть мир более настоящий, чем тот, который можно объять органами чувств. Это мир эмоций.

У них нет готовых стереотипов поведения, они избегают шаблонного мышления, но как-то же, блять, они при этом выживают в обществе, пусть не все.

Они структурируют мир вокруг себя, берут только свое, созвучное своим убеждениям, отвергая чужое. Иногда это хорошо для окружающих, чаще — плохо.

Когда они совпадают друг с другом по фазе, рождается новый мир.

Их обычно называют психопатами

На первом курсе института нашей группе назначили куратора. Старшекурсники ухмылялись – не повезло вам, у вас Косарев будет. Будет, и что такого? — он чудовище. Прогульщиков заставляет писать рефераты по искусственному осеменению пчел и дельфинов.

Чудовище было саркастичным брюнетом сорока лет с живым взглядом. И с душевным надломом.

На тот момент я случайно была старшей группы, и после собрания пришлось остаться с драконом один на один. Это сейчас я бы заорала «О небеса благословенные, настоящий эпилептоидный акцентуант, давай дружить!!», а тогда просто начала подыскивать для нас общую игрушку. Не помню, о чем разговаривали, помню, что исподтишка переглядывались, я почуяла рядом своего, меня уже несло.

Игрушку я придумала на втором курсе. Пришла на подгибающихся ногах в драконье логово и предложила замутить эксперимент по экспресс-определению эффективности антибиотиков для лечения мастита. Дракон заинтересовался даже больше меня, ему нужны были публикации в научных источниках. У него была лаборатория, у меня доступ к молоку, и все завертелось. В какой-то момент была попытка сближения, но он мне нужен был именно как наставник, и нееет, нет, как бы мне этого не хотелось. В итоге я слилась на изучение научной литературы по гинекологии и какого-то подобранного в баре загулявшего семейного мудака.

А в это время на дракона шла охота. Он такой правдоруб и боец, его реально до дрожи боялись и студенты, и многие преподаватели. Изгоняли чудовище, замотав по судам. Знаю, что мои подписи под коллективными заявлениями студентов подделывали, но интереса бодаться не было. Это была его битва. В итоге он перестал преподавать.

Спустя сколько-то лет я нашла его на вконтакте и он скинул свою локацию, правда, я по жизни невыездная и встречу даже не стала планировать.

В тот момент, когда пришло ощущение, что мы нашлись, меня размазало, как четырнадцатилетнюю школьницу, которую впервые потрогали за жопу. Я откуда-то знала, что мне именно четырнадцать. Я была как бестолково и радостно скачущий щенок, хотелось обнять весь мир, и, вместе с тем, заливало отчаянием от того, что ты не выходишь на связь. Эмоциональная депривация в четырнадцать – это очень больно. Больно потерять по нелепой случайности, больно, что может не получиться взаимности. В свои четырнадцать я впервые более-менее правдоподобно втюрилась, правда, в книжного персонажа, в моем абстрактном мире возможно все. Я ревновала, и внутренний критик сгорал от испанского стыда. Меня трясло от детской обиды, и одновременно хотелось одним махом решить все твои проблемы, и мой внутренний критик саркастически ухмылялся. Было стыдно от моей навязчивости, но я ничего не могла с собой поделать – хотелось касаться, хотелось слышать голос, хотелось просто непрерывно быть рядом. Я по кругу слушала песни, и все они были обо мне. В какой-то момент меня порвало на мелкие куски и я собрала себя вновь из этих кусков, возможно, перепутав некоторые местами.

В тот момент, когда я призналась самой себе в том, что это любовь, мне исполнилось пятнадцать. Я взрослела не по дням, а по часам. Я уже могла проводить по десять-пятнадцать минут без тебя, отвлекаясь на домашние дела, фильмы и даже чтение. Я начала есть и более-менее нормально спать.

Вскоре случился откат, я снова ревела, прокручивая самые душещипательные сценарии, заваливала лички друзей своими откровениями, но какой спрос со школьницы в шестнадцать лет.

Вчера мне было семнадцать и восемнадцать. Я уже могу любить на расстоянии, радоваться тому, что ты где-то есть.

В тот момент, когда я смогла быть просто благодарной тебе за те чувства, которые испытываю, мне исполнилось девятнадцать. В тот момент, когда я испытала благодарность мирозданию за эти чувства, я поняла, что мне двадцать.

Сейчас мне двадцать один, и я не знаю, что будет потом.

PS: «Существует целый спектр эмоций, которые я понимаю лишь посредством слов, чтения и моего незрелого воображения. Я могу представить себе, что я чувствую эти эмоции (т.е. знать, что они собой представляют), но в реальности я не способен их переживать.»